«Я несу ответственность за попсу!» — литературная исповедь Валерия Леонтьева

Валерий Леонтьев — самая балованная звезда отечественной сцены, ведь избалованность — не капризы и скандалы, а абсолютная, безграничная, совершенно естественная уверенность, что ты просто самый-самый любимый.

фото: Татьяна Федоткина

Но оборотная сторона есть у любого понятия, события или явления, есть она и у любви. И эта оборотная сторона — зависть, ревность, а порой неприязнь и даже ненависть. Он абсолютный любимец публики на протяжении сорока пяти лет — полностью изведал весь спектр человеческих эмоций по отношению к себе: от полного неприятия до фанатичного обожания.

Сегодня Валерий Леонтьев отмечает в Санкт-Петербурге свой день рождения. Как всегда, по традиции — тремя концертами, билеты на которые перепродают втридорога, а он воспринимает аншлаги как должное, бесконечные цветы от поклонниц считает естественным проявлением чувств, а крики восторга из зала слышит частью музыкального сопровождения для своего голоса, чей тембр по-прежнему, как и в начале его на удивление долгой звездной карьеры, заставляет трепетать женские души. Без рекламы и промоушна он презентует новое шоу, и колбасится на сцене как мальчишка в потоках световых технологий, и меняет костюмы по семь раз за концерт. И зрители не понимают, какой ему идет больше: черно-красный наряд вышедшего на арену гладиатора или драные синие джинсы и белая майка-хламида, через которые видны все его сумасшедшие татуировки: от крыльев дракона с плеч до пят до изящной черной пантеры на внутренней стороне бедра. Его физическая форма такова, что он может выйти на сцену и в элегантном костюме лондонского денди, и в лохмотьях французского клошара, чье загоревшее тело живописнейше виднеется через прорехи, но женщины в зале все равно кинут на него такие взгляды, что впору кричать: «О доме думай!»

Он с равным успехом поет свои премьерные песни и всем известные хиты и исполнением своим — то проникновенным, страстным и нежным, а то лихим, заводным и даже разбитным — достает из публики те чувства, которых в их душах не было и в помине до момента встречи с ним. Он двигается по сцене, по зрительному залу со своим природным изяществом «животного для сцены» (а именно таким прозвищем наделили его французские режиссеры), легко и непринужденно справляясь с привычной для себя ролью хозяина многотысячного гарема. И с ним невозможно представить рядом взрослую дочь, а только молодую любовницу, ибо он относится к тем счастливейшим считаным представителям мужского пола, чей возраст не вредит сексуальности и чьи дети никогда не старше пяти, а их подругам — всегда не больше двадцати пяти.

фото: Татьяна Федоткина

Он читает по три новых книги в неделю и не тратит на Интернет больше четверти часа в день.

И он бесконечно самоуверен и совершенно независим от чьего-то мнения или суждения просто потому, что беспредельно любим публикой. Да, он абсолютно хорош и… совсем-совсем несчастлив. …А может быть, наоборот, нехорош и… счастлив.

И об этом — каков же он на самом деле и что у него за душой — Валерий Леонтьев в свой день рождения рассказал читателям «МК». Рассказал сам в своем сверхоткровенном эссе, написанном им самим специально для нашей газеты.

Татьяна Федоткина

Щедрые потоки солнца, льющиеся в окно. Синее небо, прозрачное до белизны. И пение воробьев. Вы слышали когда-нибудь, как поют в честь прихода весны воробьи? Так же самозабвенно, как цветут с приходом лета полевые травы…

фото: Татьяна Федоткина

Эта яркая картина начала весны, которая и должна ознаменовывать день моего рождения — 19 марта… никогда не стоит перед моими глазами.

Я вырос на Севере, и первые самые яркие, самые основополагающие воспоминания связаны у меня с белым безмолвием: бескрайним и бесконечным, угнетающим своим холодным величием. Весна моего детства начиналась тогда, когда у других был разгар лета, и посему я никогда не связываю свой день рождения с живительными соками, наполняющими стволы деревьев, яркими почками, покрасневшими от натуги, чтобы распахнуться листом, густыми небесными красками, всем тем, чем можно нарисовать обновление жизни… Ну разве что с хрупкими цветами, наделенными, тем не менее, могущественной силой ломать тонким стеблем лед. И я делаю нечто подобное всю свою жизнь.

Я вырос на Севере и, наверное, поэтому несу в себе ту самую холодную притягательность, которую так часто ставят мне в вину женщины. Мне вообще много что ставят в вину… Я несу бесконечную ответственность за все то, что россияне, обладающие порой каким-то потрясающим, как будто врожденным чувством самоуничижения, иногда вдруг в разрушительном порыве презрительно называют попсой, оголтело причитая, что «дома» выступают «не те» артисты, которые играют «не ту» музыку, несут в массы «не те» слова, они «не так» одеты и двигаются на сцене. Тогда как на Западе!..

При этом большинство из хулящих плохо знают западный эстрадный мир, а зачастую не знают его вовсе: эти люди никогда не были на шоу мировых звезд, да и не слушали их толком — так, два-три раскрученных хита. И им невдомек главное: помимо того что и эстрада-то у нас зачастую хороша, она помимо всего прочего развивается в тесных рамках существующего общественного строя и бытующего в нем сознания и несет в себе ту музыкальность, которая обществом этим востребована, те стихотворные строчки, на которые откликаются умы и души слушающих, и — главное! — ту степень свободы, которая в данным целостном социальном организме властвует.

Но я понимаю, что принять такую мысль зачастую сложно, и поэтому, назначенный нести ответственность за родную отечественную эстраду, делаю это с великим смирением. И да — это я первым принес на сцену такое понятие, как шоу, это я позволил певцу стать драматическим артистом, переживающим глубокие, яркие, подлинные чувства, одел его в максимально то откровенные, то парадоксальные, то вызывающие, а порой — в соответствии с образом — и нелепые костюмы. И даже культ тела и внешности на эстраду тоже принес я. И я обязан за это выгорать дотла изнутри от неуемной, неконтролируемой, жадной, собственнической любви некоторых оголтелых сумасшедших и постоянно полыхать на костре общественного неприятия.

Да, я виновен в том резком, даже неистовом скачке, который сделала отечественная эстрада со времен советского кондового брежневского застоя до российского самосознательного путинского движения к собственным истокам. Я виноват, как виноват любой фанатичный адепт своего призвания, для кого время течет по-другому и чье имя будет з ...