Общество массовки

По Никитской улице морозным мартовским днем идут в сторону Кремля беззаботные 20-летние люди. Кое-как, словно лопаты, они тащат с собой флаги. Ведь это не частная прогулка, а государственное дело, политический жест. Московских студентов загнали на митинг-концерт в честь годовщины присоединения Крыма — как строгая мать загоняет домой семилеток к ужину. «Мы же студенты, кто нас спрашивает», — поясняет розовощекий юноша. Он уже адаптировался для выживания в России — стране массовок.

Массовка собирается с миру по нитке. Действует русская версия закона Мерфи: все, из чего можно собрать массовку, должно быть в массовке. Кто слаб, беззащитен, боится потерять работу, кто унижен начальством и теряет человеческое достоинство, — тому флаг. Человека для массовки выгонят из учреждения, в котором он числится, чтобы отсвечивать счастливыми лицами в телекамеру, и он пойдет отсвечивать. С учреждением его связывает не столько трудовой контракт, сколько вассальная зависимость.

Человек в рабочее время создаст благоприятную картинку для наших зарубежных партнеров: смотрите, как русские верят своим властям. И поводов для возмущения в этом люди уже не находят. Такие настали времена, понимать надо. А что вы будете делать, если вам в контору, школу, вуз спустят бумагу «быть на митинге»?

У массовки своя гордость — без нее здесь не смогли бы организовать спектакль. Мы нужны родному государству не только для того, чтобы платить в казну новые сборы, без конца передавать ему пенсионные накопления. У нас есть и эстетическая функция: наш патриотизм красив.

Но все же явка знаменосцев часто хромает, широко распространен саботаж. Участник массовки знает, что начальство далеко и живет обособленной жизнью, что ему тоже просто нужно отчитаться. При первой возможности лучше бежать через полицейские цепи назад, в частную жизнь, побросав флаги. Все же мы не в СССР, где демонстрация была для общительных граждан формой социального досуга в отсутствие торгово-развлекательных центров.

Если риски саботажа велики, на помощь принудительно рекрутированным ликующим горожанам приходят циники-добровольцы, кондотьеры стабильности. Таким все равно, куда идти и какую символику взять в руки — бог даст день, бог даст массовку. Зрителями они сидят на записях государственных телешоу, где надо часами слушать спор костюмированных экспертов насчет того, гениальная ли у России внешняя политика, или просто отличная. По кондотьерам сейчас бьет кризис. Бюджеты на ликование урезаны, в стране много безработных и просто бездельников, рынок перенасыщен предложением, так что расценки на выражение солидарности с Крымом смехотворные. Мерзнувшим на Васильевском спуске под пение Кобзона платили по 300 рублей, т.е. по 4 доллара США. Но желающие все равно находились: страна и даже столица зажили после Крыма небогато. Теперь можно хотя бы музыку послушать, посмотреть на толпу, в которой постоял сам, в телевизоре.

Желание делать массовки сочетается у властей с запретом на уличную политику для всех прочих, для тех, кто не массовка. Людей задерживают за одиночные пикеты, автопробеги и предвыборные «кубы&raq

1ff8

uo; приравнены к митингам. Невозможно представить себе оппозиционный концерт на Васильевском спуске — это место для своих, а чужие не пройдут сюда по соображениям безопасности. Граждане не должны выходить из дома, если им этого хочется, и, наоборот, не должны оставаться в домах, если пришла разнарядка на митинг-концерт.

Это общество массовки натаскивается на простые инстинкты. Если люди стоят с флагами на улице, это значит, им проплатили, их заставили. Уличная политика, как и все формы политического участия, объявляется делом иностранных агентов, потому что каждый понимает: нормальный человек добровольно с флагом по улице ходить не может.