Егор Холмогоров: Человек исчезает?

ХОЛМОГОРОВ Егор

Истерика нашей либеральной публики касательно проповеди Патриарха Кирилла, который назвал человекопоклонничество и «права человека» ересью новой эпохи, сама по себе не заслуживает особого внимания.

Вот уже 5 лет подряд каждую весну, точно по чьей-то указке (а скорее всего, именно по ней) начинается антицерковная истерия, заточенная лично против Патриарха. И повод практически не важен. Как в притче о старике и осле: как ни садись, а публика все равно станет злобствовать — просто потому, что сказал это Патриарх.

Скажем, пока одни СМИ верещали, что Церковь лишает

51e5

их прав человека, другие просто и со вкусом давали относительно той же проповеди Святейшего заголовки вроде «Патриарх рассказал о тюремном прошлом своего отца и деда». Хорошо хоть не «уголовном».

И это — про подвиг исповедничества за Веру Христову, который понесла семья будущего Патриарха. Нарушение большевиками прав человека (на свободу совести, свободу слова и убеждений) для наших либералов — лишь очередной повод для издевки. Ну да «блаженны вы, егда поносят вас…»

О чем же сказал Патриарх на самом деле? Его проповедь была посвящена празднику Торжества Православия — дню, когда мы вспоминаем героев долгой и тернистой борьбы Церкви Христовой за правильное понимание принесенной Спасителем Истины — орто-доксию, то есть право-мыслие и право-славие.

ИСТИНА МОЖЕТ БЫТЬ СЛОЖНОЙ, НО ТОЛЬКО ОДНОЙ

Истине противостояли ереси, то есть ошибочные мнения и учения, принятие которых увлекло бы христиан на ложный путь, сделало бы наше учение из слова Бога очередным самообманом человеческих «религий». Об этом часто забывают, повторяя никчемную присказку, что Бог один, а путей к нему много, и все религии по-своему истинны. Напротив, либо истина одна и ее можно установить, либо никакой истины вообще нет. Истина может быть сложной и парадоксальной, не вмещающейся в плоский ум — как христианское учение о Боге Троице или о божественной и человеческой природе Христа, но эта сложная истина — одна. А двух истин не бывает. Это как Крым. Он либо наш, либо… никакого «либо», вообще, нет.

Споры о Боге в эпоху Нового времени сменились спорами о человеке. И в этих-то спорах на смену старым ересям воздвиглась новая, еще более могущественная ересь, против которой и выступил Патриарх — ересь антропоцентризма, человекобожия. В чем суть этой ереси? В том, что отсчет любых идей, законов, принципов начал вестись не от Бога, а от человека. Мол, в существовании Бога можно сомневаться, в существовании дьявола можно сомневаться, а в существовании человека сомневаться нельзя. Чтобы увидеть Бога, нужен труд и благодатное озарение, а я дан сам себе в непосредственном созерцании — не усомнишься. Эту мысль французский философ Рене Декарт сформулировал в принципе «Cogito ergo sum» — «Я мыслю — следовательно, я существую». А раз единственным несомненным для нас фактом являемся мы сами, то, значит, именно человек должен быть в центре мироздания, именно благо его «эго», раз уж именно оно мыслит, должно быть превыше всего.

В ПОГОНЕ ЗА УДОВОЛЬСТВИЯМИ

Так и выработалась доктрина «прав человека». Это права «эго» на максимальное благо, то есть на максимальное удовольствие и комфорт. Свобода — это, в либеральной концепции, возможность делать все, что не мешает такой же свободе другого «эго». Человечество превращается в множество индивидов, которые стараются максимально «не мешать» друг другу. А для того чтобы «не мешать», приходится жертвовать всеми сообществами — Родиной, народом, Церковью, семьей. В идеале человечество должно уподобиться инертному газу, стать совокупностью погруженных в себя и ничем не связанных индивидов, преследующих, как иронизировал Достоевский, «цели веселости».

Каждый по-своему понимает «права человека».

Каждый по-своему понимает «права человека»

Напоминает ли реальный мир торжествующих «прав человека» эту картинку? В общем-то, нет. Подобно всякой утопии, он занят преодолением временных трудностей на пути к царству света. Подобно всякой ереси, ему приходится подавлять несогласных ортодоксов. Либерализм столкнулся с тем, что никакой единой и понятной человеческой природы, представитель которой может служить «мерой всех вещей», попросту нет. Без божественных заповедей, без идеи миропорядка, который выше человека, на месте «эго» образуются какие-то ошметки. Нормальный человек, к которому обращались и которого освобождали первые антропоцентристы в эпоху Ренессанса, был продуктом христианской цивилизации. Он был воспитан на заповедях — не убий, не укради, не прелюбодействуй, возлюби ближнего, поделись с бедным. Как только эта принесенная заповедями норма стала разрушаться, «нормальный человек» исчез — его место заняли трансгендеры в трансе, каннибалы с самокрутками каннабиса и прочие обитатели разношерстного Вавилона. Сегодняшний либеральный мир занят практически исключительно правами меньшинств, разрушая того простого человека, который достался ему от христианской эры.

В ЧЕМ ОШИБКА ДЕКАРТА?

Где же была та ошибка, та ересь Декарта и его единомышленников, приведшая к самоупразднению человека? Она была в самой первой части утверждения: «Я мыслю». Декарт не задал самого главного вопроса, не высказал самого главного сомнения: «А я ли мыслю?» Для христиан (и его времени, и предшествующих, и последующих) ответ был очевиден: «Нет, не я. Точнее, не только я». Вновь вспомним Достоевского: «Здесь дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца человеческие».

Для христианской традиции был и остается несомненным догматом тот факт, что никакого независимого человеческого мышления и самосознания нет. Душа человека находится под постоянным огнем дьявольских искушений и под постоянным покровом ангельской заботы, божественных внушений и откровений. Наша мысль — это переплетение трех начал — божественного, демонического и собственно человеческого. И лишь искусство аскезы, доступное немногим, позволяет достичь «различения духов», умения отличить глас Божий от нашептываний беса-искусителя.

Ставить в центр мироздания человеческое «эго», которое расколото противоречиями, которое само зачастую не знает, чего хочет, — попросту абсурдно.

Говорить о свободе такого «эго» от норм религии и морали — значит, говорить о свободе нашептывающего искусителя, и ничего больше.

Ни о каких «правах человека» в антропоцентрическом мире говорить не приходится. Речь идет о правах беса. Даже в христианском обществе бороться с демоническим влиянием на человека — нелегкое дело. Но здесь есть внешняя вертикаль: заповеди, учение Церкви, просвещенное этим учением государство, — все это делает нас причастниками большого богоустановленного порядка, дающего возможность человеку опереться на Бога.

Разумеется, антропоцентризму приходится тоже выстраивать свой внешний порядок. И он предсказуемо становится дьяволоцентричным. Вместо заповеди — наслаждение, вместо доктрины-либо религия толерантности, либо жестокость тоталитарных утопий. Впрочем, первое уже начинает превращаться во второе.

И если христианство создало человека как он есть, то антропоцентризм, переходящий в дьяволоцентризм, предсказуемо человека демонтирует. Человек перестает звучать гордо, превращаясь в лего — съемные органы, натяжной пол (простите, «гендер»). Все громче звучит доктрина трансгуманизма, то есть демонтажа человека во имя постчеловека. Завладев обезбоженным «эго» и оставшись без соперника, бес предсказуемо стремится освободиться и от человека — с его плотью, душой, волей, превратив его в управляемого подсознанием киборга. В трансгуманистическом человеке не останется практически ничего человеческого — он становится аватаром демона.

МОДЕРН КАК «ШРЕДЕР» ЧЕЛОВЕЧНОСТИ

Таков парадокс модерна — он берет человека, созданного традицией, ставит его в центр прогресса и улучшает его жизнь. Модерн может похвастаться множеством полезных и бесполезных изобретений: душем и антибиотиками, телефоном и автомобилем, интернетом и ядерным оружием. Человек модерна стал выше и толще, он дольше живет и в развитых странах ему не грозят пытки, казни и эпидемии. Но только этот прогресс сопровождается исчезновением самого человека.

По мере выработки ресурса, заданного христианской традицией, прог ...