Ночью в Москве: 
Новому человеку — новая смерть? Похоронная культура раннего СССР
Издательство «Новое литературное обозрение» представляет книгу историка Анны Соколовой «Новому человеку — новая смерть? Похоронная культура раннего СССР».История СССР часто измеряется десятками и сотнями миллионов трагических и насильственных смертей — от голода, репрессий, войн, а также катастрофических издержек социальной и экономической политики советской власти. Но огромное число жертв советского эксперимента окружала еще более необъятная смерть: речь о миллионах и миллионах людей, умерших от старости, болезней и несчастных случаев. Книга историка и антрополога Анны Соколовой представляет собой анализ государственной политики в отношении смерти и погребения, а также причудливых метаморфоз похоронной культуры в крупных городах СССР. Эта тема долгое время оставалась в тени исследований о политических репрессиях и войнах, а также работ по традиционной деревенской похоронной культуре. Если эти аспекты советской мортальности исследованы неплохо, то вопрос о том, что представляли собой в материальном и символическом измерениях смерть и похороны рядового советского горожанина, изучен мало. Между тем он очень важен для понимания того, кем был (или должен был стать) «новый советский человек», провозглашенный революцией. Анализ трансформаций в сфере похоронной культуры проливает свет и на другой вопрос: был ли опыт радикального реформирования общества в СССР абсолютно уникальным или же, несмотря на весь свой радикализм, он был частью масштабного модернизационного перехода к индустриальным обществам?
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
«Комиссия предполагала предпочтительным постройку Крематориума-Храма»
Даже если атеистическая пропаганда сама по себе и не была основной причиной развития кремации в Советской России, антирелигиозная ориентация молодого государства всё же играла важную роль. Декреты СНК «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» (20 января 1918, года) и «О кладбищах и похоронах» (7 декабря 1918 года) создавали принципиально иную нормативно-правовую базу для отечественных кремационистов в сравнении с их западными коллегами. Отделение Церкви от государства в целом и от похоронного дела в частности полностью снимало с повестки дня вопрос об отношении Церкви и ее представителей к тем или иным погребальным практикам. Более того, создавая легальную основу для кремации, декрет о похоронах давал право кремационистам апеллировать напрямую к государству в части формирования похоронной политики. Гражданские инженеры, представители коммунального хозяйства, активисты, поднимая вопрос о строительстве крематория в том или ином городе, вступали в прямой контакт с Совнаркомом, Наркоматами здравоохранения, внутренних дел и коммунального хозяйства, отмечая при этом гигиенические, экономические, эстетические преимущества новой погребальной практики и полностью оставляя в стороне вопросы веры. Следуя букве декретов, не запрещавших исполнение религиозных обрядов жизненного цикла, а оставлявших их на усмотрение родственников, кремационные активисты говорили о кремации как о новшестве, которое вводить необходимо, но решение о кремации должно приниматься человеком исключительно добровольно. Тем самым они снимали проблему неприятия новой практики погребения со стороны носителей традиционных взглядов.
Отделение Церкви от государства и лишение ее монополии на погребение не просто позволяли похоронным реформаторам принимать решения в обход мнения Церкви. Государственная политика форсированной секуляризации разворачивала принципиально новым (в мировом контексте) образом ключевой вопрос погребальной культуры: «Кто владеет мертвыми телами?» С точки зрения британского исследователя Тони Уолтера, именно ответ на этот вопрос и создает ту конфигурацию похоронных практик которую мы можем найти в той или иной культуре[1>.
Традиционно в христианском мире, в том числе и в Российской империи, именно Церковь была тем институтом и той властью, которая многие столетия обладала полной монополией на мертвые тела. Церковь пользовалась непререкаемым авторитетом и могла диктовать, где и как должен быть похоронен умерший. Советское государство, придерживаясь идей секуляризации и примата светскости, было нацелено на разрушение монополии Церкви в любой сфере и ограничение ее в правах. Церковь не должна владеть землей, недвижимостью, иметь доходы, не должна иметь единоличное право на отправление обрядов жизненного цикла, а следовательно, не должна распространять свою власть и на самих граждан — ни на живых, ни на мертвых.
И это значило, что право распоряжаться мертвыми телами (так же, как и живыми людьми, церковной недвижимостью и имуществом) переходило от старого принципала (Церкви) к новому, не вполне еще сформировавшемуся и функционирующему — Советскому государству. Именно на констатацию этого нового состояния направлены первые советские декреты о Церкви. Такого рода резкий, не вполне продуманный в деталях и механизме исполнения (хотя, несомненно и долгожданный для многих членов общества) переход важнейших функций, составляющих основу стабильности общества, таких как регистрация актов гражданского состояния и обращение с мертвыми телами, не имел прецедентов в мировой истории. Опыт Великой французской революции, который часто приводится в качестве сравнения, был, конечно, во многом схож с российским, но всё же не был экспериментом такого масштаба и закончился гораздо быстрее[2>.
Новый «режим распоряжения телами»[3> давал возможность советским кремационистам говорить о введении новой похоронной практики иначе, чем это делали их европейские единомышленники. В Москве и других городах, охваченных эпидемиями и переживающих похоронный кризис, в доминирующем санитарно-гигиеническом дискурсе кремация упоминается только как практика утилизации тел. В результате такого подхода происходит полное отделение индивидуальности человека от его тела. Неопознанные, разлагающиеся тела — это просто тела, останки, мусор, который необходимо утилизировать как можно скорее. Поэтому для инженеров и городских властей не имеет значения, какой будет крематорий — временный, помещенный в деревянный каркас, перестроенный из промышленного здания иного назначения и т. д. Основным вопросом становится обеспечение логистики доставки тел из мест их наибольшего скопления. Отправной точкой становится скорее похоронный кризис, а не идея реализации кремационного проекта как такового. Полное отделение индивидуальности человека от его тела, присущее санитарному подходу, приводит к тому, что человек с его мыслями и чувствами, переживаниями и скорбью полностью исчезает из размышлений и построений кремационистов. Мертвое тело для них — только тело, и живых оно может беспокоить лишь как источник заразы, но отнюдь не как объект, по отношению к которому человек испытывает чувство горя или скорби. Они вспоминают об этом как будто случайно, когда врачи Солдатенковской больницы отказываются размещать кремационную станцию прямо в лечебном учрежден ...
)
){kind=avatar}
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
Ошибка в тексте? Выделите её мышкой и нажмите: Ctrl + Enter
|
Выделите любой фрагмент прямо в тексте статьи и нажмите Ctrl+Insert
Мы весьма признательны всем, кто использует наши тексты в блогах и форумах. Пожалуйста, уважайте труд журналистов: не перепечатывайте в блогах статьи целиком (они всегда доступны по этому адресу), не забывайте ставить ссылки на полный текст на нашем сайте.
|
||||
