Ночью в Москве: 
Как тюрьма калечит тюремщика. Глава из книги
Издательство «Бомбора» представляет книгу Нила Сэмворта «Глазами надзирателя. Внутри самой суровой тюрьмы мира» (перевод Анны Шустовой).Нил Сэмворт посвятил работе в тюрьме строгого режима Стрэнджуэйс больше десяти лет. Он наблюдал за разными преступниками, стал свидетелем массы происшествий, происходивших в стенах этой тюрьмы, и получил мрачный опыт, который изменил его. Сэмворт оставил тюремную службу в 2016 году после тяжелого посттравматического стрессового расстройства. Ничего не скрывая и не приукрашивая, он рассказывает о системе, которая перемалывает судьбы как заключенных, так и персонала. Это захватывающее чтение для каждого, кто хочет лучше узнать особенности исправительной системы Великобритании и выяснить, почему люди становятся преступниками и надзирателями и как это отражается на их жизнях.
Предлагаем прочитать одну из глав книги.
Пустота внутри
Переход на новое место не прошел гладко.
С первого дня в крыле А — 13 августа 2015 года — время на смене тянулось бесконечно, я постоянно чувствал себя в подвешенном состоянии. И дело было совсем не в офицерах. Один был жалким ублюдком, так что мы сразу поладили. Другая — моя любимица, надзиратель за уборщиками, как и я, была груба, словно камень, и крепко сбита, настоящая соль земли. Назовем их Джек и Вера.
Были и другие достойные офицеры, но к тому времени персонал по всей Стрэнджуэйс был демотивирован и устал от того, что его дурачат. Я не буду их осуждать. По большому счету тюремщики — это обычные люди. Подумайте о самом красивом свадебном приеме, на котором вы были, и вспомните гостей там. Все старше восемнадцати и моложе шестидесяти восьми — потенциальные тюремщики: ваша любимая тетушка, забавный дядя, тощий кузен и упрямая племянница. Но теперь среди персонала росло безразличие. Никто не получал никакой благодарности за то, что оказался на линии огня. Люди бездельничали во время происшествий, и я видел, как они молились, чтобы бури прошли без последствий. Это было в их глазах:
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».
При новом режиме администраторы были повсюду.
В крыле А у нас была большая текучка заключенных — сотня в неделю, — потому что это место, куда поступают только что прибывшие. Когда они появлялись, нужно было выдать им постельные принадлежности: две хлопчатобумажные простыни и пару шерстяных желтых одеял зимой — вроде тех, какие были у вашей бабушки. (В настоящее время каждый заключенный может использовать постельное белье, привезенное из дома: во-первых, дешевле для тюрьмы, а во-вторых, стимулирует парней держать их в порядке.) Кроме того, им полагалось два чистых полотенца в неделю — правда, они не намного больше платочков, и большие парни ими могут вытереть разве что ногу.
То ли из-за дезорганизации, то ли из-за отсутствия финансирования с самого начала было очевидно, что мы вступаем в черную полосу. Я умолял и брал необходимое взаймы — не крал — у других крыльев, и этого всё равно было недостаточно. Понятно, что заключенные злились, а ведь это было крыло для новоприбывших, в котором должно было быть всё. Я пришел в отчаяние.
Среди моих подопечных был один парень, находящийся под следствием, так что пока он мог принимать столько посетителей, сколько хотел. В компьютере, однако, было ошибочно указано, что ему уже вынесли приговор. Я звонил в административную часть каждый день и разговаривал с одной и той же девушкой, чтобы попытаться что-то сделать — для этого потребовался бы всего один щелчок мыши. После того как я приставал к ней в течение двух недель, она обвинила меня в домогательствах. Мне пришлось обратиться к управляющему, и только тогда ошибку исправили. Но это было наименьшей из проблем.
Всё началось в обеденное время, где-то через полторы недели моего пребывания в крыле А. Раздаточная здесь была разделена на два помещения дверьми, запертыми вручную и электронным ключом. Я кормил заключенных на одной половине, а Вера — на другой. Всё шло хорошо, но вдруг какой-то заключенный начал орать.
— У тебя всё в порядке? — окликнул я Веру, и она ответила, что да.
Тем не менее крики продолжались, и я увидел этого парня, который, похоже, собирался поднять большой бунт.
Пока я делал объявление по громкой связи, ко мне подошел уборщик — я это помню. Еще я помню встревоженное лицо Веры и то, как старший офицер спускался по лестнице. Многое из того, что было дальше, стерлось из памяти.
Этот ублюдок сбил ее с ног и прижал к полу. Затем он ударил Веру, но, к счастью, не так сильно, как надеялся.
— Откройте дверь! — заорал я на сотрудника отдела оперативной поддержки. Мне сказали, что так оно и было.
Честно говоря, я этого не помню, хотя даже сейчас не перестаю пытаться воскресить в памяти всё произошедшее тогда — в надежде, что это послужит оправданием того, что я сделал дальше.
Не знаю, как я добрался до этого парня, но это случилось. Я держал его на другой стороне коридора, прижав к дверному проему камеры. Я повалил его на пол и треснул по лицу, наверное, раза четыре, сильно.
В конце концов я все-таки услышал их: «Сэм! Сэм! Сэм!»
Люди хватали меня за руки и пытались успокоить.
— Ты потерял контроль над собой, — сказал главный офицер, который был свидетелем случившегося. — Меня это не устраивает.
Кровавая пелена перед глазами, стресс на работе — как бы вы это ни называли, я мог его убить. Джек повел его прочь.
Возвращаясь в наше крыло, я понял, что где-то потерял ключи. Плохие новости. В прошлом из-за такого во всей тюрьме меняли замки, что обходилось в четверть миллиона фунтов. Мне пришлось вернуться в тот блок, где меня ждал управляющий с моей связкой ключей в руке. К тому времени мне было уже всё равно.
На следующий день мой правый кулак превратился в настоящее месиво — ударь кого-нибудь как следует, и получишь смещенный сустав, колени были в синяках, и их было чертовски много. Заключенный выглядел плохо. Глаз у него заплыл, нос был сломан, всё лицо в синяках и шишках. Он провел в специальной камере три дня — должно быть, продолжал буянить, угрожая персоналу. Это сыграло мне на руку. Поскольку он был такой занозой в заднице, мало кто в изоляторе беспокоился о том, как он попал туда.
Он получил шесть дополнительных месяцев к своему сроку. Многие скажут, что этого недостаточно: он избил двух офицеров, в том числе женщину. Если бы заключенные схватили его, то вздернули бы за то, что он напал на офицершу: можешь отмутузить мужчину, но не бей женщину — это их кодекс. Так что парень действительно был под угрозой в течение некоторого времени.
Но то, что сделал я, было непрофессионально. Впервые за восемнадцать лет службы я избил заключенного. Артериальное давление подскочило, голова чуть не взорвалась. Да, всякий может выйти из себя, но у тюремного офицера нет права выбивать дерьмо из заключенных, как я уже говорил.
То, что мои эмоции вышли из-под контроля, то, что я ...
)
){kind=avatar}
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
)
Ошибка в тексте? Выделите её мышкой и нажмите: Ctrl + Enter
|
Выделите любой фрагмент прямо в тексте статьи и нажмите Ctrl+Insert
Мы весьма признательны всем, кто использует наши тексты в блогах и форумах. Пожалуйста, уважайте труд журналистов: не перепечатывайте в блогах статьи целиком (они всегда доступны по этому адресу), не забывайте ставить ссылки на полный текст на нашем сайте.
|
||||
